Станция 9. #текстовесна #текстосемья Глаголица — школа текста
Я плакала, когда думала, что мне однажды придется уехать из общежития. Что когда-нибудь я вырасту и лишусь членства в этом клубе, где в три часа ночи можно постучать в любую комнату, где горит свет. Сварить в турке кофе с солью и перцем на двоих и выпить его на верхнем этаже, выбросив чашки в окно на счастье.
Что я больше не буду жить в этой коммуне, где все перебои с водой и сессии – общие. Где, если захочешь кататься на коньках, к вечеру у тебя будут и коньки, и лед, и компания.
А если нужны деньги – только скажи! И в самый неожиданный момент под дверь просунется конверт с вдохновляющим письмом и ста рублями, на которые можно напечь блинов и позвать соседей.
Так сделала однажды Надя, самое кроткое и смелое создание во Вселенной. Распущенные темно-русые волосы ниже плеч, огромные карие глаза. Она любила слушать Бумбокс. Я тоже. Так мы и подружились.
Напротив Нади жила крепкая, воинственная Вика с кудрявыми волосами. Она играла нам Цоя, каждый раз упоминая, что у него мрачные песни, и зазывала на «молодежные служения». На какой-то раз мы сдались и пришли в воскресенье в дом культуры. В маленькой комнатке, застеленной паркетом, человек десять воздевали руки к потолку и славили бога. При этом они стояли или пританцовывали. Это показалось нам забавным и мы пришли снова.
А потом, стоя посреди умывальников и отвлекаясь, только чтобы сказать каждому «спокойной ночи», я начала читать Библию. После недели хмурой погоды на следующий день засветило солнце, ветер стих. Я не придала этому значения.
Книга показалась мне глубокой, остросюжетной, особенно Ветхий Завет, и я читала ее несколько дней. Потом сделала перерыв. Помню, как на масленицу резко похолодало, посыпал мелкий дождь. Я снова стала читать. Погода наладилась. Так я стала протестанткой.
Позже я подтянула с собой Диму и пару его друзей. Мы даже не читали никому проповеди: все было написано на наших блаженных лицах. Мы стали жить в «офисе церкви» - домике без удобств за двенадцать трамвайных остановок от общежития, института, курсовых и экзаменов. Утро начиналось с игры на барабанах и клавишах во славу божью, днем мы строили грандиозные планы о том, как отучить людей от сигарет или организовать церковную библиотеку.
Вечером, когда жара отступала, мы топали пешком в студгородок. По дороге заходили в пекарню и магазин, шли и ели, передавая друг другу, буханку хлеба и палку колбасы.
Наш пастор был спокойным человеком с вытянутым лицом. Говорил медленно и по делу, выслушивал все, переваривал, и только потом отвечал. Но нашим лампочкам нужен был ток. Для нас им была Вика, наш самопровозглашенный наставник. Она выводила нас на бой с дьяволом каждый день.
- Видите это место? Тут дьявол повсюду. Я раньше тоже так сидела, курила, пила пиво и пела рок. Давайте очистим это место!
Наутро мы просыпались и ехали первым трамваем с мешками, перчатками и вениками убирать площадь до приезда тех, кто метет улицы за деньги. Каково же было разочарование бомжей, которые тоже пришли до приезда уборщиков, чтобы найти бутылки и сдать их. Но мы все уже унесли. Грубое вмешательство в экосистему. Я купила им хлеба и апельсинов, догнала.
- Это нам не надо, девочка. Себе оставь.
Нас крестили в ванной. Когда потеплело, новобранцев крестили в море. Бывали и потери. Мы хоронили прошлого пастора, которого я совсем не знала, но мне было тяжело видеть, как у его вдовы подкашивались ноги.
Частенько мы молились утром у моря, встречая восход. Наш капитан Вика подходила и трясла за плечи того, кто, по ее мнению, уже созрел. Как яблоню со спелыми плодами.
- Почему ты не говоришь на иных языках? Говори! Сейчас! В тебе дух святой, дай ему говорить через тебя!
Снова и снова перечитывала я место писания, где упоминаются эти языки. Никакой зацепки, ни намека. Тогда я просто стала открывать рот и ждать, что будет.
- Абрвэгдэ…ащьмен…телесен…мо…
- Вот, можешь ведь, когда хочешь! – обнимала меня капитан.
Мы меняли сигареты на конфеты, идя по главной улице и приставая к прохожим. Мы изгоняли дьявола из парня, у которого «глаза бегали, тут все понятно». Держали его за руки и
молились, а он вдруг опрокинулся на спину, как будто его придавила огромная нога. Он лежал перед нами на асфальте с закрытыми глазами и, как нам, остолбеневшим, показалось в темноте, не дышал какое-то время. Внезапно мы завопили в один голос: над его головой была металлическая труба! Та, которая обычно блокирует въезд машин. Как может быть, что он, падая, нырнул под нее и не ушибся?!
За эти полгода я, кажется, прожила несколько жизней. Чего стоят одни только походы к алкоголику домой, в его квартиру-склад пожелтевших газет, заснеженных пылью кубков и медалей, выслушивание его историй о том, как он был чемпионом по шахматам и тяжелой атлетике. По-моему, там даже присесть негде было. Мы так гордились им, когда в сотый раз устраивали его на работу, и он светился перед нами в розовой наглаженной рубашке. И так горевали, когда он снова выбирал топкое болото.
Еще одна протестантская церковь, которая занималась реабилитацией, даже взяла нашего чемпиона под крыло, объявив сбор средств на то, чтобы отправить его в лагерь.
Мы ходили к этим протестантам-харизматам на молодежные служения, и это был драйв! Электропианино, ударные, электрогитара и солист - молодой пастор. Не помню ни единого слова из его проповедей, ни его имени, но помню, что мы все были по уши в него влюблены. Мы объясняли это себе тем, что в нем живет дух невероятной силы. Когда он уезжал на поезде, мы бежали за вагоном и рыдали, а я даже подписала свою гитару и неслась с ней за поездом, но бежать было неудобно, и гитара осталась со мной.
Эта же церковь привезла в город двух ребят, бывших наркоманов, у которых была своя рок-группа. Никогда бы не подумала, что христианский рок так похож на обычный, мирской рок. Мы прыгали и горланили в огромном, переполненном людьми, концертном зале:
А меня спросят: «Где твои одежды?»
А я отвечу: «Бог – моя надежда!»
А мне скажут: «Кому же ты продался?»
А я отвечу: «Бог – мое богатство!»
После всех этих приключений я просто не могла расстаться со своими братьями и сестрами на все лето. И я поехала к Вике домой.
Мы ходили на море, смотрели с ее семьей кино на кассетах, выступали вдвоем в местной церкви со своим фирменным прославлением, ездили куда-то в загородный дом на молитвенную ночь . Купались в остервенелых волнах в далекой гавани. Волны швырялись камнями, бьющими до синяков. Потом долго шли обратно, потому что не было денег на проезд.
Больше всего мне запомнился ее двухлетний племянник. Я допоздна рисовала ему плакат на день рождения, привязала на него бублик. А утром проснулась от того, что он сидел на мне и целовал мне лицо, маленький ангелок.
Через две недели я заметила металлическую ноту в голосе Вики. Ее раздражало то, как я закрываю дверцу шкафа.
Я все поняла. Пора было двигать оттуда. Но ни денег, ни плана у меня не было. Я вспомнила про маму, позвонила ей. Мама могла прислать деньги только через два дня.
Я собрала сумку, посчитала наличные и уехала не домой и не в общежитие, а туда, куда хватило денег доехать. В соседний город. Там, вроде, жил Дима. И у меня где-то был его адрес.
На вокзале было много людей, а в автобусе уже не было свободных мест. Ждать утреннего автобуса никто не хотел.
- Может, тут тоже все поссорились с кем-то, раз внезапно хотят уехать, - подумала я.
Мы взмолились, и нас пустили ехать в проходе, сидя на собственных сумках. Я подумала, что разлад с Викой - это испытание моей веры. И всю ночь молилась.
Дорога была почти винтовая, пассажиров сгибало влево-вправо, как травинки в ураганном ветру. Было бесполезно пытаться уснуть. Пару раз мне на голову упал чей-то ноутбук, сильно напугав и больно ударив. Спросив разрешения у хозяина, дальше я повезла ноут у себя на коленях, обнявшись с ним и продолжая молиться.
Я добралась до дома, где должен был жить мой брат во Христе. Сидела под дверью подъезда, пока не наступило семь часов утра. Поднялась и позвонила в дверь. Дима с родителями уже выходили и встретили меня на пороге. У мамы открылся рот от удивления. У Димы тоже. Он спросил, что я тут делаю. Я и сама не знала.
- Мне надо дождаться завтрашнего утра. У меня будут деньги,
и я уеду отсюда.
- Мы на работу. Ты подождешь нас в квартире или погуляешь пока?
Я валилась с ног и очень проголодалась, но мне не хотелось их задерживать.
- Погуляю.
- Сумку оставишь дома?
- Возьму, там все нужное. На море пойду.
И начался самый длинный день в моей жизни. У меня не было денег ни чтобы сходить в туалет, ни чтобы купить воды. Я просто лежала на море, спала и обгорала. Мне не хотелось ни гулять, ни купаться, ни читать книгу. Вдобавок ко всему у меня начались критические дни, что добавило боль в животе и желание отпинать каждого встречного. На последние гроши я купила салфеток, чтобы хоть как-то выкрутиться из этого, на тот момент совсем не комичного, положения.
Ко мне прилип один занудный тип, большой и рыхлый человек. Мне было все равно, какие у него намерения, мне просто надо было выживать. «Он будет нести сумку»,- промелькнуло у меня в голове. Всю дорогу до вокзала, куда я стремилась всей душой, он нудел о том, как живет с мамой. Я поддакивала, как пахарь, подгоняющий быка.
На вокзале я узнала, что мой рейс – утром, и что деньги уже пришли. Наконец-то завеса мрака приподнялась и я увидела, что выход есть.
Вечером мы встретились с Димой, я искупалась, поела и легла спать, и это было прекрасно. Помню, у них на баке самогонного аппарата красовалась цитата из Библии о вреде пьянства. Понятно, тут тоже ведется бой.
Утром я уехала. Вернулась в общежитие.
Вернулась к разбитому корыту. Моя учеба просела. Мои друзья разбрелись.
Был день освобождения Города, и я пошла гулять. Оступилась, потянула связки. И увидела в этом знак. Что моя дорога – неправильная.
И я похромала к пастору с перебинтованной ногой.
Он жарил картошку.
- А что, если я больше не хочу быть в церкви, ты меня отпустишь или… как это делается?
- Если ты решила, я не буду тебя останавливать. Знай, ты всегда можешь вернуться.
Мы вместе поели картошки. Я испытала огромное облегчение, будто поговорила с Богом. Хотя это был просто человек на кухне.
Осенью я встречалась пару раз с Викой и Димой. Они меня звали на прогулки. Встречи были неудобные для обеих сторон. Они не знали, как получше спросить, почему я уже не с ними. Я не знала, что ответить. Сидела, болтала ногами, жевала жвачку, чтобы придать себе уверенности.
Никто не мог выразить словами, почему все так. Для меня это было больше разочарование в друзьях, чем в Боге.
Странно, но у меня не возникало ощущения, что я вернулась на темную сторону, а ребята остались на светлой. Я как будто вернулась с войны. Отсюда было видно, что все происходит так, как должно быть.
Никогда больше я не испытывала такого чувства, что, куда бы я ни пришла – все открывается передо мной, как объемные картинки в детской книге, что все специально приготовлено для меня.
Никогда больше моя вера не была таким громким праздником с фейрверком, флагами и парадом. Она осталась на дне, как осадок. Размером с крохотную горошину.
Она осталась со мной, как новый дополнительный орган.
Фото:пляж в Шеньжене, 2016
